Сьюзен вернулась к ней с узелком старых детских вещей.

– Вы должны выслушать меня, только наберитесь терпения и не принимайте слишком близко к сердцу то, что я скажу. Нэнни мне не племянница и вообще не родня, насколько я знаю. Некоторое время назад я каждый день ходила на работу. Однажды вечером я возвращалась домой и мне почудилось, что за мной увязалась какая-то женщина. Я остановилась посмотреть, кто это, но она сразу отвернула лицо и протянула мне что-то. Я машинально подставила руки, и она опустила на них какой-то сверток. У нее из груди вырвался такой отчаянный хриплый стон! До сих пор сердце щемит, как вспомню… Смотрю – на руках у меня лежит младенец. Я подняла голову, но женщины уже и след простыл. При младенце был узелок с детскими вещицами – два-три платьица, – и я подумала, что они сшиты из старых материных платьев: на детских вещах из магазина рисунок мельче. Я, знаете, люблю малышей… Впрочем, отец говорит, что я просто безголовая. На улице было очень холодно, и когда я увидела, насколько могла разглядеть в темноте (был уже одиннадцатый час), что вокруг ни души, я отнесла малютку домой и согрела ее. Отец пришел еще позже, он страшно разозлился, пригрозил, что наутро отнесет ребенка в работный дом, и долго меня распекал. Но наутро я уже не могла расстаться с этой крохой – она всю ночь спала, прижавшись ко мне, – к тому же я наслышана, каково детям в работном доме! Я сказала отцу, что оставлю работу и открою здесь школу, только бы он не разлучал меня с малышкой. И после долгих уговоров он согласился, если я обещаю зарабатывать достаточно и он ни в чем не будет испытывать недостатка. Но к девочке он так и не привязался. Полно, полно, не надо так волноваться… Послушайте, что я вам еще скажу… хотя, может быть, и напрасно. Я работала по соседству с домом миссис Ломакс на Брабазон-стрит, их слуги тесно общались с нашими, и я слышала, что какой-то девушке, они называли ее Бесси, отказали от места. Не уверена, что я сама хотя бы раз видела ее, но, судя по возрасту ребенка, все сходится, и у меня иногда закрадывалась мысль, что это ее дочь. Ну вот, а теперь взгляните на вещицы, которые были при девочке, дай Бог ей здоровья!

Но миссис Ли не слышала ее, она лишилась чувств. Нечаянная радость, жгучий стыд и внезапный прилив любви к малышке – всего сразу ей было не вынести. Сьюзен понадобилось время, чтобы вернуть ее к жизни. И бедная женщина, дрожа всем телом, слабея от нетерпения, принялась перебирать детские платьица. Среди тряпья обнаружился клочок бумаги (первоначально приколотый к свертку булавкой), о котором забыла упомянуть Сьюзен; на нем круглым твердым почерком было выведено: «Назовите ее Анна. Она не плаксивая и сообразительная. Благослови вас Господь, простите меня!»

Записка не давала никаких ключей; единственным связующим звеном могло служить лишь имя, Анна, впрочем весьма распространенное. Однако миссис Ли вмиг узнала материю на детском платьице – оно было перешито из платья, которое они с дочкой купили в Рочдейле. Она поднялась с кресла и простерла руки над склоненной головой Сьюзен, благословляя ее:

– Да хранит вас Господь, да смилостивится он над вами в час нужды, как вы смилостивились над бедной крошкой!

Она взяла девочку на руки, сменила страдальческое выражение лица на ласковую улыбку и горячо расцеловала ее, приговаривая: «Нэнни, Нэнни, кровиночка моя!» Малышка успокоилась, заглянула ей в лицо и разулыбалась в ответ.

– У нее дочкины глаза, – сказала миссис Ли.

– Я ведь толком ее и не видела. Но если вы узнали платье, должно быть, ребенок ее. Вот только где она сама?

– Бог весть, – вздохнула миссис Ли. – Не верю я, что она умерла. Не верю, и все тут.

– Нет-нет, она не умерла! Время от времени кто-то подбрасывает нам под дверь бумажный пакетик с деньгами, обычно там пара монет по полкроны, а однажды оказался целый соверен. Всего Нэнниных денег у меня собралось семь фунтов тридцать шиллингов. Я к ним не прикасаюсь и часто думаю, что для несчастной матери нет большего блаженства, чем приносить эти монеты. Отец хотел заявить в полицию, чтобы ее выследили, но я ему запретила, побоялась, что она заметит слежку и больше не придет. Мне казалось, наш священный долг – оставить ей эту возможность. Нет, на такое я пойти не могла!

– Ох, только бы нам ее найти! Прижала бы ее к груди и с нею вместе уснула навеки.

– Полно, не убивайтесь так! – ласково сказала Сьюзен. – В жизни всякое случается, может быть, она еще выйдет на прямую дорогу, вспомните Марию Магдалину.

– И то верно! Однако я оказалась права – Уилл ошибался в вас. Он ведь думал, что вы в его сторону больше не посмотрели бы, кабы узнали про Лиззи. Но у вас доброта не на словах, а в душе.

– Мне жаль, что он считает меня черствой, – покраснев, тихо сказала Сьюзен.

Тут миссис Ли не на шутку встревожилась – не оказала ли она сыну медвежью услугу, не уронила ли его в глазах Сьюзен.

– Поймите, Уилл очень высоко вас ставит… Послушать его – чистое золото и то недостойно лежать под вашими ногами! Сын думает, что он вам не ровня, не говоря уж про то, какая у него сестра. Он вас так любит, что все свое ни в грош не ставит, дескать, куда уж нам в калашный ряд… Но он хороший парень и хороший сын… Если бы выбрали его, не прогадали бы. Так что вы не истолкуйте мои слова превратно, я про него худого слова не скажу.

Сьюзен молчала, низко склонив голову. До этой минуты она не предполагала, что у Уилла столь серьезные чувства и намерения, и теперь опасалась, что миссис Ли нарисовала слишком радужную картину, весьма далекую от правды. В любом случае природная скромность не позволяла ей откровенно высказать свои чувства кому-либо, кроме главного заинтересованного лица. И она сочла за благо перевести разговор на девочку.

– Я верю, что он полюбит Нэнни, непременно полюбит! – сказала Сьюзен. – Она просто прелесть, перед ней невозможно устоять. Особенно когда он узнает, что это его племянница. И если малышка завоюет его сердце, то, вероятно, он и к сестре своей будет снисходительнее. Вам так не кажется?

– Не знаю, не знаю, – покачала головой миссис Ли. – У него в